Наркотики сегодня называют пандемией нового типа. Как противостоять? И что делать, если близкий человек попал под их влияние?
Своей историей согласилась поделиться наша читательница на условиях анонимности.
«Мам, у меня неприятности»
– Думала, что это с нами не произойдет никогда… Что знала о наркомании «до»? Многое. Потому что читала, всегда и с удовольствием, обо всем на свете. Помню, обсуждали эту тему на собрании родительского комитета, я выступала с докладом, говорила, что «это путь в никуда». Так и есть.
Дети желанные, поздние, супруг старше меня на 10 лет.
У меня высшее образование, муж – на руководящей должности всю жизнь. К воспитанию дочки и сына мы относились ответственно: у нас были доверительные отношения. Как и у многих, дочь была ближе с отцом, я – с сыном. Мне казалось, что он мое отражение. Он рос воспитанным, вежливым, добрым мальчиком. Тоже запоем читал книги, особенно фантастику любил. К концу школы он знал сверх программы, интересовался религией, философией. Мечтал о поступлении в мединститут, готовился. Но у него развилось редкое заболевание, и мы решили, что ни о каком Минске речи не может быть.
Поступали в Гомель, чтобы было поближе к дому.
Выбрали юрфак, хотя он не хотел. «Мне не интересно», – так он говорил. Но поступил, потому что мы считали это правильным, я так считала. Эту фразу «не интересно» слышала от него в лет 14 и не понимала: как ему может быть не интересен этот мир, когда у его сверстников жизнь кипит… К выпускному классу школы он уже курил. Мне это не нравилось, я строго спрашивала: как посмел? А он все отшучивался, мол, все нормально.
Через полтора месяца учебы в Гомеле нам позвонили из вуза, сказали, что он не ходит на занятия.
Мы приехали. В комнате беспорядок… Я тогда подумала, что это обычные студенческие загулы. Плакала, просила, чтобы учился старательно, ведь у него были все данные для отличной учебы. Обещал, но к моменту окончания первого семестра он практически не ходил на пары. В университете ему стало скучно. Так говорил. Связался с двоюродным братом, который покуривал травку. Брат познакомил с такими же, как и он – образовалась дурная компания. Начались звонки от него: то его избили, то обокрали, то еще что-то. Я уже знала, если звонит сын – не жди хороших новостей. Увозили домой. Беседовали. Уговаривали. Все тщетно.
Поняли, что у него действительно проблемы, когда пропала большая сумма денег после его отъезда.
Мы точно знали, что взял их именно сын. Бросили все дела – рванули в Гомель. Думали: случилась беда, если ему понадобились такие деньги. Нашли его через десятые руки в квартире полной неадекватных ребят старше его. Глаза стеклянные, заторможенные, на вопросы не отвечают… Я давай рыдать. Куда именно он дел деньги, он так и не рассказал. Он тогда твердил, что у него та-а-акие неприятности… Верила.
Сдали последнюю сессию на первом курсе и взяли академический отпуск: в таком состоянии его оставлять самого становилось опасным.Но дома ему не стало лучше. Он не вернулся в свое нормальное состояние. Наоборот, деградировал. Все – по наклонной. Мы спрашивали, что он употребляет. Он отрицал.
За полтора года потерял в весе 15 кг: из парня спортивного телосложения превратился в сухого, со впалыми щеками, при том, что ел с аппетитом. Клацал зубами, когда ел. Движения стали резкими. Ушел в себя. Не удавалось теперь говорить. Появилась ненормальная сонливость. Спал до обеда, ночью уходил куда-то. Говорил, что я внушила себе, что он наркоман, к врачам идти отказывался. Из дома продолжали уходить деньги, он вытягивал их убедительными рассказами о неприятностях. Мы боялись, что если не дадим, то его убьют. Стала одеваться в «секонд-хендах», на самое необходимое уже не хватало. Дочь к тому же поступила на платное отделение. Она тоже плакала. Видела, что я терзаюсь от бессилия. И так два года…
А потом он будто пришел в себя.
Сказал, что пойдет на работу. Он хорошо знал компьютер, находил заработки, связанные с технической помощью, а потом устроился в магазин электротоваров: выучил нужные характеристики – для него это не составило большого труда. И сменил зависимость: стал пить пиво по вечерам, после работы. Каждый день по три литра. Закроется у себя в комнате и пьет.
Я выдохнула, когда начал встречаться с девушками. В 24 года сказал, что женится: его невеста ждала малыша. Мы обрадовались. Это был шанс для него и для нас начать счастливую жизнь.
Родился мальчик – только радуйся.
Началась борьба с пивом. Он же не считал это проблемой. Однажды дочь приехала в гости, сели все за одним столом ужинать. Она мне после: «Ты разве не видишь, что он опять… странный». И все началось снова. Я ему опять не могла доказать, что все вижу, все знаю. Купила однажды с десяток тестов, попросила помочиться в баночку – все результаты положительные. А он все равно – в отказ. Непробиваемая стена.
Дошло до того, что просила чужих людей побеседовать с ним: эти мужчины сидели в тюрьме, они видели всяких людей, могли найти общий язык с каждым. Они поговорили. Узнали, что вдыхает амфетамин.
Его супруга начала жаловаться на его агрессию.
Как-то позвонила, сообщила, что он бредит. Мы приехали. Он скрюченный на кухне лежит, несет несвязную чушь, тахикардия, давление… Заставила его сесть в машину и уехать от детей: он становился опасен. Позже кричал, что разрушаю его семью, вмешиваюсь. А я все твердила: в таком состоянии к детям ему нельзя. Но он не остановился.
«Потерял семью. Потеряешь работу. Убьешь человека»
Говорить было с ним невозможно.
Он не слушал. Не разговаривал. Достучаться до него я не могла. Не узнавала своего сына. Он погибал на глазах, а я не могла ему помочь, а должна была. Как мать. Как самый родной человек. Как же его любила, как радовалась, когда он родился! А теперь думала: лучше бы Господь не давал мне его, раз не могу с ним справиться.
Начала писать ему записки. Это стало единственным способом общения. Однажды написала: «Ты потерял семью. Потеряешь работу. Ты убьешь на дороге человека, тебя посадят». Он разгонялся под амфетамином до 200 км/ч… Звонил жене и говорил, что ему нечего терять, когда ехал на скорости. Он рвал записки и говорил, что я каркаю. Но наркотики не бросал.
Муж приходил с работы и плакал тоже от беспомощности.
Говорил: «Сколько чужих воспитал, а со своим ладу нет». Давала успокоительное – боялась теперь и за мужа, только бы не сразил инсульт от переживаний, стресса. А сама молилась. В один из таких вечеров, помню, сидела одна, в темноте, муж в командировке, дочь на учебе, сына не было. Рыдала. Не зная молитв, обращалась к Богу, просила помощи. Позвонила младшая сестра, указала номер организации «Матери против наркотив» – его она нашла случайно, в интернете. Вот оно спасение! Так связалась с руководителями этой организации.
Любите твердо
Мы много разговаривали.
Сначала дома у сестры, потом у нас. Мне сказали, что я тоже виновата в сложившейся ситуации. Если выправлюсь сама – исправится и он. От попустительской любви – к твердой и жесткой. Так меня учили. Первое, не давать деньги на наркотики. Второе, твердо говорить с сыном о том, что «ты в этом доме жить в таком состоянии не будешь». Это претило моему материнскому правилу: в родительском доме всегда должно быть место для своего ребенка, в какой бы тяжелой он ситуации не находился. Но тогда я должна была перестроить себя во благо сына.
Встреча сына с волонтерами была по моему настоянию. Я заперла его в комнате, пока они не приехали. Заставила слушать. Они говорили наедине. Не знаю о чем. Но он поехал в Михалковскую Рудню – там, где проходят реабилитацию люди с нарко- и алкозависимостью. Поехал, чтобы посмотреть, как там живут. И вел себя так, будто его эти проблемы не касаются.
Я прессовала его месяцев 8, шаг за шагом. Он не сдавался… По-прежнему отрицал, что употребляет.
Мне советовали дать ему упасть так низко, как он этого заслуживает. И я отпустила ситуацию. Мы с мужем уехали на отдых на море. И все случилось.
Мне позвонили из реанимации. Сказали, что сын с черепно-мозговой травмой. ДТП. Он под амфетамином подбил человека: вильнул на скорости в толпу, повредил мениск случайному прохожему. Разъяренная толпа бросилась к его машине: травма головы – от ярости людей, его избили.
Но он отрицал и сейчас.
Только когда пришли анализы, сознался во всем. Но по-прежнему не соглашался на реабилитацию. Я дошла до края. Говорила: «Если ты не поедешь в Рудню – будешь жить в подвале. Если же поедешь – мы будем любить тебя, как и раньше». Муж просил не говорить таких слов, я же его умоляла не мешать, хоть сердце разрывалось. И под Новый год он уехал. Я в этом не участвовала: мне нужно было помочь дочери с ребенком.
Через две недели ему разрешили перезвонить. Он говорил, что ему там не нравится. Но мы не шли на поводу. Через какое-то время просил привезти
Библию.
Я спрашивала, как же он обходится без сигарет.
Рассказывает, когда ему хотелось курить, его все обнимали и молились. Еще он стал есть много сладкого – просил привезти «Сникерсы», съедал сразу 5 батончиков. Мы приезжали к нему вместе с внуком – он радовался. А с женой они развелись, она подала на развод. Я не осуждаю ее. Понимаю: созависимость – это патологическое состояние, сильная зависимость. Это когда забываешь о своих интересах, живешь жизнью другого. Так я жила больше 10 лет.
Сегодня сын живет трезво.
Теперь он и сам волонтер организации «Матери против наркотиков». Я безмерно благодарна этим людям, они делают большую работу, фактически они возвращают людей к жизни. Они спасли мне сына. Я тоже беседую, выхожу в коллективы, если меня просят.
Что главное советую женщинам, оказавшимся в такой же ситуации, что и я? Поскорее понять, что ты бессильна. И искать помощь у тех, кто через это прошел. Да, я ходила к докторам в диспансер, спрашивала, как мотивировать сына лечиться. Мне посочувствовали – и все на том.
Нужна твердая любовь.
Об этом со мной говорили в организации «Матери против наркотиков».
Об этом мне хочется говорить сегодня со всеми женщинами. «Если наркотики (или алкоголь) становятся для употребляющего их важнее, чем благополучие его близких, это постепенно убивает любовь. Родители наркоманов, уже осознавшие губительность своего пособнического поведения, нашли ему альтернативу. Это – «твердая любовь». Любить своего ребенка твердой любовью – значит заботиться о нем настолько, чтобы уметь сказать «нет» в ответ на злоупотребление, не вредить ему, но быть готовым противостоять. Твердая любовь говорит наркоману: «Все, хватит. Мы отказываемся вытаскивать тебя из проблем, которые ты сам себе создаешь; мы тебя любим и поэтому говорим тебе: «Хочешь страдать – страдай. Не хочешь – ищи путь спасения».
Много раз мы слышали, что бывших наркоманов не бывает, но это не так. Мы знаем людей, в прошлом употреблявших наркотики, а теперь живущих чистой трезвой жизнью. Когда родители находят в себе силы и терпение применять твердую любовь, каждый начинает отвечать за свои поступки, и, соответственно, начинается процесс выздоровления. Это единственный шанс на избавление от болезни наркомания, которой поражены все члены семьи, в той или иной степени».
Ольга АРДАШЕВА.
Перепечатка текста данного материала возможна только при получении письменного разрешения редакции. Частичное цитирование разрешено при наличии активной гиперссылки.
