Нынешний год проходит в Республике Беларусь как Год народного единства. 17 сентября впервые отмечался праздник — День народного единства. Именно в этот день в 1939 годупроизошло воссоединение Западной и Восточной Белоруссии. Собеседник news.by калинковичанин Владимир Патейчук, ветеран педагогического труда, стал очевидцем тех исторических событий. Предоставим слово Владимиру Фадеевичу и отправимся в путь по волнам его воспоминаний.
Уроков не будет — война
— Наша деревня Селищи состояла из одной единственной односторонней улицы в несколько домов и находилась в 4 км от райцентра Жабинка и в 18 от Бреста. По Рижскому договору эта территория в марте 1921 года вошла в состав Польши. Характерно, что поляков в нашей деревне, а также во всех окрестных не было. Я в Калинковичах встречал больше людей этой национальности.
Вот в Жабинке поляки жили. А в соседней с нами Соколово, где находилась начальная школа, куда я ходил, и в Хмелево, ныне это центр сельсовета, их не было. Сплошь и рядом белорусы — в подавляющем большинстве деревенская беднота.
Школа в Соколово занимала две комнаты. Кировник, так по-польски звучала должность директора школы — из бывших офицеров царской армии по национальности белорус, который во время Первой мировой войны познакомился с полячкой, женился на ней и принял польское подданство.
У нас, ребятни, была забава: с верхней части папиросы снимали прозрачную папиросную бумагу, скручивали ее в шарик и вставляли в бумажный мундштук. Потом сильно в него дули, получался гул.
Было дело, кировник на уроке выбросил бычок в распахнутое школьное окно на клумбу. Я в это время по каким-то своим делам там был и подобрал бычок, сделать из него гудёлку. Кировник это заметил, позвал меня в класс и заставил стоять на коленях у входной двери больше часа. После этого я с трудом идти мог.
А однажды мы с товарищами решили выразить свое отношение к польскому гимну. Добавили в первые строчки «Яшчэ польска не згінела» слова собственного сочинения: «Так большэвікі прыб’юць, альбо халера згубіць» и громко распевали на школьном коридоре. Кировник это услышал и погнался за нами, но не догнал. За такое могли и из школы исключить. Вообще этот глава нашей школы люто ненавидел большевиков, Советы. В годы оккупации он служил бургомистром, а потом вместе с отступавшими немцами подался куда-то на Запад.
…В классе, где мы занимались, висела большая политическая карта Европы. С правой ее стороны только здоровющее темно-зеленое пятно с аббревиатурой СССР в польском варианте написания. И все. Ни союзных республик, ни городов, ни дорог — ничего, только одно это пятно. Такова идеология польских властей — о Стране Советов школьники не должны знать.
Система образования в Западной Беларуси в ту пору была весьма своеобразной. Все уроки, понятное дело, велись исключительно на польском языке, который я в детстве выучил хорошо. Начальное обучение длилось с 7 до 14 лет. В первый и во второй класс мы ходили один год, в третий — два, в четвертый — три. Итого семь лет начального обучения. Дальше уже — среднее звено. В нашей школе учились одни белорусы — крестьянские дети. Средняя школа находилась в райцентре Жабинка и там уже учились одни поляки.
О том, как жилось белорусам под Польшей, более молодому поколению известно из книг, трудов историков. Мы же все пережили на себе. Достаточно сказать, что в западно-белорусских городах белорусских рабочие получали в полтора, а то и в два раза меньше поляков. В селах же имело место массовое обнищание крестьян. Возьмем мою семью. Отца я не помню, он умер, когда я был совсем маленьким. Нас пятеро детей — три старших сестры, брат Алексей и я – самый младший. Были безземельными, из живности — одна хромая кобыла. В небольшой хатенке 3 на 4 метра третью часть занимала русская печь. Теснота неимоверная, ведь с нами еще проживала бабушка. Чтобы прожить, мы, дети, подряжались на разные работы, в частности, я пас коров сельчан.
Поляки в отношениях с белорусами постоянно применяли подчеркнуто заносчивый тон.
А еще заставляли в каждом дворе на видном месте выставлять набор противопожарных средств — багор, метлу, даже не знаю, для чего и ведро с песком. Если этого не было, то сообщали в полицию.
К осени 1939 года я успел окончить два класса.
1 сентября мне надо было идти в школу на вторую смену. До обеда же пас стадо. После обеда меня должна была подменить сестра, которая занималась в первую смену. Прихожу домой и дословно помню, как мать говорит:
— А никакой школы нет — началась война.
Белорусу с русским приятно обняться
— В первые же дни войны поляки изъяли у всех деревенских лошадей. Мужчины, которые подходили по возрасту, были срочно мобилизованы в армию.
В полутора километрах от нашей деревни проходило шоссе Жабинка — Брест-Литовск. Примерно через неделю после начала войны по шоссе двигалась немецкая боевая техника. Мы, ребятня, выбежали посмотреть. Видим появился чуть отставший от колонны мотоциклист. А рядом с шоссе располагался хутор Гальшевский. Он принадлежал осаднику — бывшему польскому офицеру, за свое участие в Первой мировой войне получившему надел земли во Всходних Кресах. Так вот, мотоциклист тот полностью вооружен и что-то громко пытается объяснить хозяину хутора и его жене. Но они по-немецки не понимают. Потом немец из багажника мотоцикла извлек буханку хлеба и финку. Водит финкой по хлебу. Догадались, что ему надо было масло. У поляка масла не было и он направил немца к своим знакомым в деревню, нам же, пацанам наказал показать дорогу. Уместившись вчетвером на том мотоцикле, поехали. Сколько счастья было так проехаться! Получив масло, немец расплатился пфенингами и уехал.
Запомнилось как во время разговора немца с осадником, тот называл себя почему-то николаевским солдатом, т.е. не хотел говорить, что поляк. С русскими тогда у немцев были хорошие отношения, особенно сразу после подписания пакта Молотова – Риббентропа.
Эта была первая моя встреча с немцами.
Не помню, в какой точно день со стороны леса показались польские кавалеристы, человек 20 и въехали на лошадях в нашу деревню. Оказалось, что почти все они были белорусами и только командир поляк. Своего командира бойцы хотели убить, чтобы беспрепятственно разойтись по домам, по семьям. Чем дело закончилось, не могу сказать.
По сообщениям мы знали, что вскоре должна прийти Красная Армия. Из молодежи нашей деревни собралась группа, которая ходила ночью метров за 500 к Екатерининскому шляху, по которому должны пройти советские войска. Заметив их они обязаны были срочно оповестить сельчан. Днем же сельчане собирались вдоль шляха. Мужчины в ожидании курили, женщины, девушки стояли с букетами в руках. Кто-то принес хлеб-соль.
Где-то нашли высокую сосну, из которой сделали столб и установили по пути следования советских войск — под флагшток.
Колонну красноармейцев мы заметили издалека, как только они подошли, сельчане бросились им на шею, начались объятия, поцелуи. На флагштоке был поднят советский флаг. Власть переменилась.
В тот же день отряды РККА встречали в Жабинке. Там был любопытный случай. Людей собралось тьма. В центре городка находились немецкий бронетранспортер и автомобиль. Тут появляется наша полуторка, подъезжает к ним. Потом из нее вышел офицер, не знаю, в каком звании, может, лейтенант или старший лейтенант. От немцев навстречу направился их офицер с переводчиком. Минут пять они о чем-то ожитвленно разговаривали, потом тепло пожали друг другу руки и разошлись каждый в свою сторону.
При польской власти я успел окончить два класса и должен был пойти в третий. При Советской же власти меня определили во второй класс — система обучения была разной. Наука мне давалась легко, учителя отмечали меня, как способного ученика.
Такой дискриминации, как при поляках, по национальному признаку и в помине не было.
Что говорить, если польские власти ставили палки в колеса, когда белорусы хотели получить высшее образование. На всю Западную Белоруссию существовал лишь один университет — Виленский, где доля белорусов в 1930-е годы составляла около двух процентов. В БССР любой желающий учиться мог поступать в БГУ, немало белорусов поступало в вузы союзных республик.
В оккупации — жизнь не сахар
Не мог Владимир Фадеевич не вспомнить и о периоде Великой Отечественной войны. Незаживающей болью отражаются в душе каждого, кто ее пережил, эти события.
— Уже в два часа дня 22 июня 1941 года немцы были в нашей деревне. Что там от нас до границы — сущая ерунда. Помню, пас коров, а тут гул-грохот. На небе — немецких самолетов что воронья налетело самых разных марок, которых я не знал. От проходящей недалеко железной дороги доносились взрывы.
От Селищ на городок Каменец пролегает автомобильная дорога. По той дороге двинулись немецкие колонны. Шли непрерывно ночью и днем целых две недели. А с утра в первый день войны через нашу деревню направлялись в сторону Бреста советские войска. Женщины, их провожая, голосят во всю: война началась. Один солдат, который на возу вез пушку, их успокаивает, мол, не плачьте, бабы, мы идем бить фашиста и ужинать сегодня будем в Берлине. Что греха таить, недооценивали «наши» вначале войны своего противника.
А на западе в это время поднялось зарево — это горел Брест.
Нас освободили 23 июля 1944 года. Получается, в оккупации прожили три года, один месяц и один день.
Как только немцы появились в Селищах, то сразу переловили всех курей, перестреляли всех свиней. Наполнили свиными тушами кузов и укатили в неизвестном направлении.
Соседнюю деревню Дремлево сожгли вместе с жителями. Все боялись, что и нас сожгут. Слава Богу, обошлось.
Еще был случай. Однажды у нашей хаты остановились подводы, с немецкими гаубицами. Правда, разговаривали люди в форме вермахта почему-то на русском языке. Сели за столом в нашем доме, разложили еду, достали из рюкзака водку, начали выпивать. Мать поинтересовалась у одного из них, почему они немцам служат? А в ответ: «А что ты, тетка, хочешь, мы пленные. Не захотели бы служить фашистам, они бы нас расстреляли, как других. А жизнь-то одна!»
Их было трое, в начале войны все они — офицеры Красной Армии. Одного звали Александр Шарапов, он родом из Уфы. По национальности, по-моему, татарин. Немцы разрешили людям взять пленных советских солдат на постой. Пленники помогали в выполнении различных работ. И этот Шарапов остановился у нас. Когда наступала Красная Армия, часть пленных отбыла на Запад, в том числе и он. В дальнейшем о судьбе этого парня рассказал наш односельчанин, которого вывезли вместе с Шараповым во Францию, вернувшись оттуда сразу после войны. Во Франции Александр смог как-то перебраться в ряды движения сопротивления, и был убит в бою с фашистами. Другого из этой троицы пленников звали Николаем. Его расстреляли «наши» за измену Родине. О судьбе третьего ничего сказать не могу. Вот какая судьба, получается , дана была людям. Молодыми забрали на фронт, взяли в плен и могли поставить к стенке. Потом все равно смерть их нашла.
Была на волосок от смерти и моя мама, Мария Степановна. До войны в окрестностях родной деревни находилось стрельбище. В годы оккупации оно осталось заброшенным. А надо было где-то найти дров протопить печь. Мама пошла на стрельбище и принесла фанерные щиты с очертаниями человеческих силуэтов. Несла, а по дороге повстречала немцев. Их главный начальник рявкнул, чтобы бросила щиты на землю. Так она и поступила. Фашист стал кованым сапогом на щит, зло крутит каблуком, приговаривая: «Матка, так будет Сталину!». Мама в ответ говорит: «Нет, так будет Гитлеру!». Тот фриц немного понимал по-русски, потому что резко потянулся рукой в кобуру за пистолетом. Понятно, чем все могло закончиться, если бы на то счастье рядом не оказался наш сельчанин, который еще при царе выехал жить в Америку, потому вернулся и мог изъясняться по-немецки. Он уговорил немца не стрелять.
Из Селищ многих молодых людей пытались завербовать в полицию. В том числе и моего брата Алексея. Он отказался, в наказание получил 25 ударов палками, после чего заболел почками. Умер без времени в 1952 году.
После войны я окончил школу, потом педучилище,отслужил в рядах Советской Армии, учительствовал, вел партийную работу в Калинковичском районе. И часто задумываюсь, что воссоединение Западной и восточной Белоруссии — высшая справедливость. Один народ должен жить вместе в одной стране. Возьмите, к примеру, тех же немцев, разрушивших Берлинскую стену. Убежден, что не будь 17 сентября 1939 года, не существовало бы Беларуси как страны. А взять советское время. Разве нам так уж сильно плохо жилось! Брату Алексею как фронтовику сразу после войны бесплатно выделили лес для постройки дома. Страна еще лежала в руинах, а учащимся и студентам платили стипендию. Я получал в Брестском педучилище 100 рублей, хватало на все, и еще матери помогал финансово. Благодаря Советской власти получил хорошую профессию, благоустроенную квартиру в центре Калинковичей. Вырастил двоих детей, дал им путевку в жизнь.
Мы сейчас как при коммунизме живем! Мне моей пенсии вполне хватает, пойду в магазин и куплю что пожелаю — изобилие! Раньше беднее жили, зато у людей сплоченность была, дружба. Сейчас этого почему-то не замечаю. Не понимаю некоторую часть белорусской молодежи, которая требует перемен. Помните, от добра добро не ищут. Хорошо что сделали Год народного единства, что появился праздник День народного единства. Хорошо что у нас такой Президент, благодаря которому в стране мир и спокойствие, благодаря которому Беларусь поддерживает свой суверенитет, не давая себя растерзать определенным силам с Запада. Один мудрец сказал: «Надо ценить то, что имеешь».
От редакции. 17 ноября Владимиру Патейчуку исполняется 91 год. Хочется пожелать Вам, уважаемый Владимир Фадеевич, всех земных благ!
