В печальном списке белорусских деревень, сожженных немецко- фашистскими оккупантами в годы Великой Отечественной войны, есть 29 деревень нашего района.
«Я из огненной деревни» – так может сказать про себя мозырянин Михаил Наумович Евжик. 22 марта 1943 года в один день с Хатынью фашистские каратели сожгли мозырскую деревню Казимировку. В огне погибло много родственников по его материнской линии.
В памяти навечно
– Троих детей моя мама Марфа Саввична родила до войны, – рассказывает Михаил Наумович. – Когда пришел с фронта отец, то появилось еще пятеро, я родился в 1946 году в деревне Лешня. Из восьми детей пять получили высшее образование, три человека окончили техникумы – все стали образованные.
Историческая справка. В начале 30-х годов в Казимировке был создан колхоз им. Энгельса, работали ветряная мельница, кузница, магазин, изба-читальня. Начальную школу в 1935 г. посещал 71 ученик. В 1940 г. в деревне насчитывалось 110 семей и более 450 жителей. В православный праздник Сорока ранним утром 22 марта 1943 г. в одночасье карателями было уничтожено 249 человек (другие источники называют цифры 127 и 372 человек – прим. авт.).
– О трагедии Казимировки узнавал от старших, – вспоминает Михаил Наумович. – На праздники, а в деревнях отмечали и церковные в том числе, приезжали родные из соседних деревень. Мы, дети, сидели на печке и слушали их разговоры. Старшему брату было уже 10 лет, сестре – 7 лет: они тоже рассказывали, как голодали в лесу вместе с младшей 2-летней сестрой, спасаясь от карателей, потому что деревню Лешня тоже хотели сжечь вместе с жителями. Спас случай: со стороны Надаток шел карательный отряд, чтобы окружить нашу деревню. Один селянин пахал землю, увидел фашистов, стал убегать, чтобы предупредить своих, но его застрелили. Выстрелы услышали в деревне, люди передали это друг другу и быстро устремились в лес за речку. Родственник Евлампий, чтобы не угнали в Германию, женился на учительнице Надежде из Лешни, когда она уже ждала ребенка. Каратели окружили деревню, он предложил ей бежать. Но она была уверена, что ее никто не тронет, она же беременная. …В хату вломился полицай из Надаток, ее бывший ученик, последовал удар ногой в живот. Евлампий выбил раму и сбежал в лес, стреляли вслед. Стал партизаном. Деревня Лешня так и стояла сожженная, пока не пришли наши и люди не вышли из лесов. Мама рассказывала еще, как собирали мерзлую картошку, когда сошел снег. Брату говорили, что он ест ее с песком, а он ее глотал, не жуя.
Маме судьбой было уготовано спастись. 21 марта она с дочерью пришла в Лешню к бабушке за сеном для коровы. Староста дал ей коня, и она уже собралась домой. У сестры вдруг начался жар, пришлось остаться у бабушки с мамой. А утром 22 марта в 4 часа гнали скот через Лешню, узнала свою корову, всё поняла. И зарево на горизонте… Местный полицай на вопрос, что случилось, коротко ответил: «Плохо случилось… Постреляли всех… И сожгли…» И мама побежала через лес в Казимировку. Погибла бабушка, сестра моей мамы, двое ее маленьких детей, брат мамы – ему было 14 лет… Мама, как смогла, похоронила их останки.
День трагедии
– За что Казимировке выпала участь Хатыни?
– Если вспоминать рассказы матери, то где-то партизаны убили то ли немца, то ли полицая, – размышляет Михаил Наумович. – Все говорили, что это сделал Андриан из Казимировки. Но немцы и сами готовили эту акцию: старосту вызывали в Скрыгалов, где стоял немецкий батальон, ему пригрозили, чтобы никто не разбегался, когда немцы зайдут в Казимировку. Мол, возьмут кого надо, дескать, знают, кто́ у нас партизан, остальных не тронут. Люди поверили… Они ведь зашли не только к нам, но и в Буду Казимировскую. Полицаи окружили с одной стороны, немцы – с другой. Люди увидели, как вывели из дома старосту, его жену; он что-то пытался объяснить, но их застрелили. Все поняли, что пришла беда, пытались бежать. Брали с собой не только своих детей, но и соседских. На кладбище была огромная сосна, несколько детей, не шелохнувшись, просидели на ней, пока под ними ходили немцы. Спаслись единицы. Кому-то помог случай: парни и девчата ходили на вечерки в соседнюю деревню, а когда возвращались домой, услышали выстрелы в родной деревне, успели убежать. Фашисты ушли только на рассвете. В Хатыни людей согнали в сарай, а здесь ходили убивать по хатам, к расправе подошли «ответственно»: стреляли во все углы, где можно было укрыться, даже в печь и под печью. А потом подожгли все дома…
Двоюродный брат спрятался под печью, повезло, что пули пролетели мимо, а когда хата загорелась, сумел выскочить, спрятался в огороде, а потом побежал в Романовку, скрылся в доме у тетки на печке. Но немцы и там устроили облаву, его нашли. Повезло уцелеть, потому что комендант был чех, заступился за него. Сейчас, когда все эти рассказы участников и свидетелей трагедии вспоминаю, то желание одно: чтобы подобное не повторилось и не случилось. Даже страшно подумать об этом…
Когда вернулись в Казимировку с фронта живые мужчины, они начали ее отстраивать. Первые дома появились уже в 1947 г. Жизнь налаживалась: появились улицы, работал магазин. Правда, сейчас там только три дома осталось, где живут постоянно.
Любить человека
– Порой приходится слышать: «Сколько можно ворошить прошлое, вспоминать старые трагедии… Надо жить в настоящем!» Может, и в самом деле, надо уже забыть ту войну?
– Я совсем по-другому отношусь к этой теме, – волнуясь, говорит Михаил Наумович. – Это не только воспитание родителей, но я и сам, прожив достаточно долгое время, чувствую, что в людях может возрождаться не только хорошее, но и плохое. Человек – это такое создание, которое не находится в покое, в нем идет вечная борьба добра и зла. Есть вещи сложные для понимания. У одних соседей отец пошел на фронт, вернулся коммунистом. А сын пошел в полицию. Скрыгалов тогда был еврейским местечком, и как мог этот парень, когда спасались бегством еврейка и двое детей, догнать их и всех застрелить?!
Среди тех, кто сжигал Казимировку, были и лешенцы, полицаи из Лешни, но мать и отец никогда нам не говорили, что родные этих пособников – враги и плохие люди из-за одного какого-то недостойного человека. Нас не воспитывали в ненависти, с чувством вражды и мести. И с годами я понял, что это было правильно. Не должно быть разделения в обществе, не надо делать из соседа врага – это просто не по-божески. Мнения могут быть разными, но уважение друг к другу должно оставаться всегда.
Знакомые Михаила Евжика среди многих его превосходных характеристик всегда отмечают, что Михаил Наумович – тонко чувствующий человек, до сих пор близко к сердцу принимающий чужую боль.
«Возможно, так отзывается во мне всё пережитое родными, – размышляет Михаил Наумович. – Только в деревню Лешня не вернулся 121 солдат-лешенец. Представляете, как могла бы расцвести деревня – ведь это были молодые мужчины. Сколько не прожито… С нами вместе росли дети вдов, видели, как их мамы трудились, выбивались из сил, переживали, чтобы сыновей и дочерей на ноги поставить. Как все вокруг старались помочь этим семьям. У всех было одно желание – жить дальше и радоваться жизни!»
По велению души
В память о бабушке, которую Михаил Наумович никогда не видел, в память о всех невинных жертвах невообразимой жестокости Михаил Евжик инициировал установку мемориального креста, небольшой часовни и колокола.
– У каждого человека есть в роду родные, пережившие военное лихолетье, только, говоря откровенно, не все хранят о них память. Как вы пришли к идее увековечивания памяти родных и жителей Казимировки? – не можем не поинтересоваться у нашего вдумчивого собеседника.
– Сложно сказать, как человек приходит к такому пониманию, – размышляет Михаил Наумович. – Для меня, наверно, было нечто свыше, звали души погибших родных… Такие решения принимаются не по плану, а по зову души, не ради какой-то выгоды или похвалы. В Скрыгалове мы построили церковь, колокольню, восстановили браму – это решение тоже пришло само по себе. Родные отца из рода Евжиков жили в этих местах, дедушка был пономарем в скрыгаловской церкви в 20-е годы прошлого столетия, бабушка была глубоко верующей… Начинали с простого ремонта, но в итоге получилась хорошая церковь. Словно Бог давал: никого не ввел в расходы.
Потом задумался: приезжают люди в Казимировку на Радуницу на могилы, там все фамилии погибших написаны, но нет места, где можно было бы о душах невинно убитых людей помолиться, просто постоять, уйти в свои мысли, воспоминания… Спросил разрешение в Слободском сельсовете, мне выделили место: установили мемориальный крест, небольшую часовню и колокол. Ни в коем случае нельзя забывать прошлое. Страшить людей не надо, но напоминать обязательно, чтобы не теряли человеческий облик, всегда оставались людьми.
Дмитрий КУЛИК.
