Когда слышишь слово «война», то представляешь… Наверное, у каждого человека возникают одни и те же ассоциации: горе, слезы, сломленные судьбы. Для меня война – это, к счастью, просто слово.
Недетская драма
Много сказано, написано о Великой Отечественной войне. Однако тема эта неиссякаема, появляются всё новые и новые публикации в прессе, литературе, выходят кинофильмы. Открываются мемориальные комплексы, музеи, обелиски. Но я не смогла до конца понять, что такое война.
Разобраться в значении этого слова мне помогла моя прабабушка Римма Даниловна Смольская, которая рассказала обо всем, что пережила в сороковые. В июне 1941 года девочке Римме только исполнилось семь лет.
«Выгнали нас немцы из Калыбовки 23 ноября 1943 года в город Жлобин по мосту через Днепр, – вспоминает прабабушка. – Мама в городе тайком смогла нас отправить к тетке, а остальных односельчан загнали в школу № 2.
Однако на следующий день тетя смогла каким-то образом выкупить маму и бабушку. Жили мы в Жлобине до марта 1944 года. Фашисты в несколько этапов вывозили людей. Два раза нам удалось спрятаться, однако в третий раз не удалось. Пригнали людей на железную дорогу, где целую ночь стоя ждали поезд. Утром подошел состав, в вагоны людей набили так, что даже вздохнуть было тяжело. Вечером нас привезли на станцию Рабкор.
Увидели огромный стог из одежды. Помню, как фашисты бросали хлеб в толпу, а люди, бросаясь за куском, давили друг друга. Стоял постоянный крик и плачь. Мы спали на голой и холодной земле. Когда утром просыпались, то вокруг видели лежащих мертвых людей».
Дорога в ад
«Затем нас снова погнали уже пешком. Куда – никто не знал. Шли мимо какой-то речки, а вода в ней была красного цвета от людской крови. Это кровавая река до сих пор мне снится, – рассказывает прабабушка. – Пришли мы к месту назначения поздно ночью. Двоюродная сестра говорит: «Здесь нас будут убивать, потому что у ворот меня ударило током».
Мама всю ночь нас обнимала, плакала и что-то шептала, наверное, молилась.
Однако утром нас подняли и погнали босых по снегу. Тех, кто не мог идти, расстреливали. Женщина несла ребенка, закрученного в одеяло, а потом, плача, положила его на обочину. Я не знаю, умер он или у матери просто не было больше сил нести малыша. Немец подошел и выпустил в «сверток» целую автоматную очередь.
Пришли мы в Озаричи – это и был наш пункт назначения. Костры жечь не разрешали, воды не давали, и люди копали землю ножиками, чтобы добыть хоть каплю воды. Под вечер второго дня неизвестная мне женщина родила ребенка и при родах умерла. Люди завернули младенца в то, что было под рукой, и положили под сосну у колючей проволоки. Мы думали, что за ночь он точно умрет. Однако под утро мальчишка стал плакать.
Какая-то женщина взяла его на руки, нажевала мякиш хлеба, завернула в кусок тряпки и дала ему. И ребенок выжил! Я слышала, что жил этот мальчик за границей, а после войны приезжал в Озаричи. Пробыли мы в лагере дней семь–восемь».
Глоток свободы
«Как-то утром проснулись – тишина, немцы ушли. Решили мы пойти в Озаричи, но попасть туда можно было по узкой тропинке, потому что всё вокруг было заминировано. Об этом нам сказали уже наши солдаты, которых мы всё чаще встречали на своем пути. Деревня была вся устлана трупами и наших, и немецких солдат. Был страшный бой, как мы потом узнали. Немцы нас пригнали в концлагерь с целью заразить тифом, чтобы от нас инфицировать советских солдат, тем самым выиграть сражение. Мой брат Миша всё же заболел тифом, но перенес болезнь легко.
Из деревни отправили поездом всех выживших отбывать двухнедельный карантин в Василевичи. Там и я заболела тифом, лежала в военном госпитале, пока не поправилась.
В Калыбовку мы вернулись где-то в апреле 1944 года. Жлобин был еще под немцами. Деревня была почти вся сожжена, осталось только два дома. Мы выкопали землянку и жили в ней, даже огороды посадили. Но в конце мая нас отправили в эвакуацию в деревню Славенец Буда-Кошелевского района, так как за Жлобин шли ожесточенные бои. Как только советские войска освободили город, мы сразу вернулись домой. А в 1945 году мы получили извещение о смерти папы. Конечно, мама плакала, она до последнего надеялась, что отец останется в живых.
Ах, деточки мои, чтоб только вы никогда не знали войны! Что утром ела, не помню, а войну помню всю!» – такими словами бабушка закончила свой рассказ.
Я верю
Смотрю на близкого человека, вижу в ее глазах страдания и понимаю, что о событиях прошлого она рассказывает так, как будто они были вчера.
Начинаю понимать, что военные годы – это не придуманный ужас, что смерть и страдания реальны. Сегодня, глядя на прабабушку, я понимаю и то, что детства у нее не было и что видела она только слезы, реку, красную от крови, слышала выстрелы и взрывы.
Дети XXI столетия, какие же мы счастливые! У нас есть всё, о чем дети войны даже мечтать не могли.
Воспоминания прабабушки – это историческая память моей семьи. Такое не прочтешь ни в одной книге, не увидишь ни в одном кинофильме, и поэтому их нужно беречь. Семейная память, народная память будут бессмертны, если из уст в уста, из поколения в поколение передавать свои знания или услышанные истории от близких нам людей.
Казалось бы, та война ко мне не имеет никакого отношения. Нет, имеет! Это ужасное событие коснулось моей и каждой семьи, она изменила судьбы людей.
«Не верь войне, мальчишка, не верь: она грустна…» – это, в первую очередь, искалеченное детство.
Очень хочется, чтобы мои сверстники прочувствовали радость сегодняшних юных лет, поняв горечь военного детства. И по-особому, не по обязанности, а по велению души стали сострадать, уважать, испытывать чувство благодарности к тем, кто пережил военные годы.
Юлия АДАМОВИЧ,
учащаяся 9 «В» класса
ГУО «Средняя школа № 5 г. Мозыря»